– Да… И ничего не известно? Кого они подозревают?
– Всех. Мы друг друга тоже. Дьявол знает…
Помимо воли я беспокойно глянула в угол за столом Витольда, но дьявола там не было. Витольд сидел на своём месте, ошеломлённо покачивая головой.
– Ну подумайте, а я принёс пластик для абажура. Кто бы мог предположить, что здесь случилось нечто подобное!
– Покажи пластик! Где он у тебя?
– Здесь. Кусочек, но есть и такой же большой, в листах…
Пластик Витольда возбудил огромный интерес. Ещё перед его отпуском нас охватила мания изготовления торшеров. Мы изыскивали возможности использования самых разных материалов, совершенно не считаясь с их предназначением. Витольд тогда принёс бумагу, изогнутую очень сложным способом, позволяющим получить интересный световой эффект, и теперь мы собирались этим же способом изогнуть жёсткий хрупкий пластик. Вчерашнюю трагедию отделяла от нас целая ночь, мы вернулись к нормальному настроению, только Витольду было как-то не по себе. Но поскольку в этих сенсационных событиях он сам участия не принимал, к тому же мало знал покойника, то и он быстро пришёл в себя. Единственное, что нам осталось от вчерашнего дня, это странное нежелание работать. Значительно интересней было заняться творчеством из пластика.
Они оба с Янушем отрезали кусок пластика и стали его изгибать, что оказалось не таким простым делом, как им казалось вначале. С интересом наблюдая за их усилиями, мы вставляли разные новаторские предложения.
– Может быть, надрезать бритвой? – предложил Веслав. – Чуть-чуть, сверху.
– Ничего из этого не выйдет, – ответил Януш, – я уже пробовал.
– Подложи рейсшину!
– Нет, погоди, рейсшина слишком толстая! Надо что-то потоньше… Линейка! Держи!..
– Но тут съезжает, надо держать с другой стороны!
– Я придерживаю пластик, а ты выгибай!
– Весек, линейка отходит, держи её, чёрт побери!
– Чем? Ногой?
Через несколько минут были задействованы уже все четверо. Я покинула их, столпившихся в странных позах у стола Януша, и отправилась к Алиции. Мы определили план действий.
Было решено претворить в жизнь гениальную мысль прокурора о составлении графика отсутствия, что вряд ли заняло бы у нас много времени, так как с составлением графиков мы были давно знакомы. Мы поделили мастерскую на секторы, и каждая из нас должна была написать все сведения, касающиеся её части. Потом мы решили обсудить всё это в двенадцать часов в маленьком кафе на первом этаже нашего здания и заодно выпить кофе.
Я сразу приступила к делу, допрашивая сослуживцев, что делала, впрочем, довольно дипломатично. Каждый значительно охотнее говорил о других, нежели о себе. Пользуясь этим, я постепенно получила все необходимые мне сведения.
В десять часов прибыли следственные власти, которые решили, что им будет гораздо удобнее проводить расследование на месте, имея всех подозреваемых под рукой, поэтому они заняли конференц-зал. В остальных помещениях должна была вестись работа, но вместо работы с минуты прибытия милиции везде шли горячие споры, дискуссии, скандалы. И чем дальше шло официальное следствие, тем больше людей оказывалось втянуто в эти шумные действия.
Милиция пользовалась тем же приёмом, что и я, только более беспощадно. Располагая сведениями, полученными непосредственно от покойника, они не скрывали перед допрашиваемыми своей информированности. Но так как они не раскрывали источника, каждый из разоблачённых приходил к выводу, что заложили его любимые коллеги, и от волнения и из желания отомстить начинал в свою очередь закладывать их, а затем летел с ними разбираться. Со вчерашнего дня власти сумели все свои сведения просмотреть, систематизировать, сделать выводы, и теперь они безошибочно попадали в самый центр мишени, вытаскивая на дневной свет наши наихудшие поступки. В результате сама смерть Тадеуша почти забылась, а на первый план выдвинулись её неожиданные и неприятные последствия.
В нашем отделе пока ещё царил покой. Януш, которому наконец удалось изогнуть маленький кусочек пластика, вытер со лба пот и с мрачным удивлением смотрел на дело рук своих.
– Это каторжная работа, – засвидетельствовал он. – Такой маленький кусочек – это ещё ничего, но если выгибать целый лист? Что бы тут придумать?
– А если надрезать, то лопается, – сказал Витольд, явно огорчённый.
– Подожди, интересно, а без надрезания он лопнет? Сколько раз можно его так согнуть?.. Дай мне этот белый!
Он уселся поудобнее и начал выгибать пластик, сопровождая свои действия громким счётом.
– Нет, я больше не могу, – внезапно буркнул Веслав, поднимаясь с места. Он подошёл к радиоприёмнику, из которого всё время доносился протяжный, унылый, занимающий основное место в передаче «Песни народов мира», вой. Двое, занятые пластиком, не обратили на это никакого внимания. Веслав включил варшавскую программу.
– Ну наконец-то, – с удовлетворением сказал Лешек, неподвижно сидящий у стола. – Я так и знал, что кто-нибудь в конце концов не выдержит!
– А почему вы сами не переключили? – раздражённо спросила я, потому что эта похоронная музыка и меня вывела из равновесия.
– Мне хотелось проверить вашу впечатлительность.
– Девять, десять, одиннадцать, – считал Януш уже с гораздо меньшим старанием, – двенадцать, тринадцать…
– Интересно, какая на этот раз будет песня недели? – задумчиво сказал Веслав, возвращаясь на своё место.
– Полька-галопка, – уверенно заявила я.
– Откуда вы знаете? – испугался Витольд, резко поворачиваясь от бормочущего Януша.